Рассвет вновь застает его в чужой спальне. Шторы распахнуты, простыни еще хранят тепло тел. Он застегивает запонки не глядя, взгляд, подернутый скукой скользит по изгибу спины — вежливое равнодушие, никак не нежность. Ладанная терпкость вплетается в шлейф уходящего — в сладость и горечь прощального поцелуя, в табачную тяжесть ночи, в дымчатую память, которую он не намерен хранить.
